Реплика Андрея Бабушкина, члена ОНК Москвы, члена Совета по правам человека при Президенте РФ
фото: Михаил Ковалев
Сколько сотен, если не тысяч раз за эти 2 года члены ОНК (Общественных наблюдательных комиссий) собирались на «круглых столах», семинарах и прочих симпозиумах, где до хрипоты в голосе спорили, как сделать так, чтобы общественный контроль за полицией и тюрьмами избавился от элементов декоративности, позволил покончить с пытками, коррупцией, бездушием в правоохранительной и пенитенциарной системах. Были написаны поправки, прошедшие через жесткое сито — сами ОНК, уполномоченный по правам человека, Совет при Президенте, Минюст. И два года назад корабль под названием «Поправки в Федеральный закон 76-ФЗ» отправился в долгое-долгое плавание через Минюст, ГПУ (в хорошем смысле этого слова — Государственно-правовое управление президента), Правительство России.
И вот сегодня наш корабль выплыл. Что же обнаруживаем в его трюме и на его палубе?
Первая поправка очень даже симпатичная: члены ОНК вправе вести кино- и фотосъемку для фиксации нарушения прав подозреваемых и обвиняемых, находящихся в СИЗО. Однако — внимание! — для такой съемки необходимо письменное согласие подозреваемых и обвиняемых, места проведения съемки определяет администрация СИЗО, а порядок — ФСИН России. Вслушаемся в светлую мысль проектировщиков: если сегодня согласие нужно только для съемки самого заключенного, то теперь она потребуется «в целях фиксации нарушения прав подозреваемых и обвиняемых», то есть для фотографирования и сломанной скамейки, и убитых грибком стен, и залитого водой пола. Но как же определить, кто тот бедолага, чьи права нарушены, если в камере, например, находится 40 человек? Брать подписи у всех? А если 39 — за, а один, гад такой, против? В этом случае — по смыслу закона — члены ОНК могут зачехлять свой фотоаппаратик, так как письменного согласия одного из сидельцев нет.
Но эти ограничения показались авторам проекта недостаточными: оказывается, «лицо, находящееся в месте содержания под стражей, может отозвать свое согласие на кино-, фото- и видеосъемку». Вдумаемся в юмор этого ужаса: человек дал согласие на фиксацию побоев или следов от пыток наручниками, с ним «поговорили», и вот уже он пишет: я свое согласие отзываю. Норма об «отозвать» прямо провоцирует нарушение прав человека.
Ещё круче звучит норма о том, чтобы «в случае обсуждения членами общественных наблюдательных комиссий вопросов, не относящихся к обеспечению прав подозреваемых и обвиняемых, находящихся в месте содержания под стражей, либо нарушения членами общественных наблюдательных комиссий правил внутреннего распорядка беседа немедленно прерывается». То есть если я вошел в камеру и для установления психологического контакта спросил заключенных, кто из них любит ту же музыку, что и я, или как им понравился новый фильм Михалкова, беседу не только можно, но и нужно прервать. Причем «немедленно». И это капитан внутренней службы (а в ИВС — сержант полиции) будет решать, относятся ли обсуждаемые нами вопросы к правам человека или нет. То есть уважаемый сержант приобретает властные полномочия не только в отношении зэков, но и профессора Тарасова из ОНК Московской области или руководителя Союза офицеров Цветкова из ОНК Москвы. Именно он, мудрый и ученый сержант, будет решать вопрос о том, относится ли вопрос «откуда у вас шрам на руке?» «к обеспечению прав подозреваемых и обвиняемых, находящихся в месте содержания под стражей».
Особенно радует норма о прекращении работы членов ОНК при нарушении ими правил внутреннего распорядка. СИЗО и ИВС я посетил за 5 лет штук 300, но слышать о таких нарушениях мне не довелось. Что является нарушение зэком ПВР СИЗО? Об этом ученые спорят уже лет 50. Но теперь у них появится счастливая возможность поспорить еще пару десятилетий о том, а является ли нарушением правил посещение членом ОНК камеры во время раздачи пищи. «Конечно же, является! — скажет сотрудник, который по слабой своей памяти забыл заложить в еду мясо, — они же мешают раздавать пищу!» После этого члены ОНК могут написать хоть 10 жалоб на то, что они как раз и хотели проверить, что за пищу дают арестантам и правильно ли она раздается. Поезд, как говорится, ушел.
Опасной является поправка, привязывающая назначение членов комиссии к рекомендациям Общественной палаты региона. Очень часто Общественная палата ничего не знает и знать не желает об ОНК. Известны случаи, когда у ОНК и Общественной палаты региона — разные позиции о том, кто должен быть в ОНК и на кого ОНК должна работать — на общество или на добрую репутацию области. Бывают и вовсе странные истории: руководитель Общественной палаты Вологодской области, получив мандаты для вручения членам ОНК, зачем-то передал их начальнику УФСИН, организовал избрание руководства ОНК без принятия регламента и без кворума, а чтобы все это провернуть, не пустил на заседание комиссии областного уполномоченного по правам человека.
В статье 10 Закона об общественном контроле предлагается ввести новое ограничение: членом ОНК не может быть человек, выдвинутый от организации, признанной иностранным агентом. То есть получается, что когда говорили о том, что статус иностранного агента никак не отразится на работе организации, — это была неправда. Законопроект делает первую попытку дискриминации этих организаций. Не буду скрывать: процентов 10–20 наиболее активных и бескорыстных членов ОНК выдвинуто организациями, уже признанными «иностранными агентами». Уж не знаю, какие они там агенты, но эти организации совершенно точно работают на нашу страну и российское общество, а не против них.
Чтобы еще больше ослабить ОНК, проектанты придумали еще один финт: не брать в члены ОНК тех, чьи близкие родственники находятся в местах лишения свободы. Посчитаем: в российских колониях — более полумиллиона человек. Если у каждого есть брат или сестра, ребенок и один из родителей, то получается уже не менее полутора миллионов человек. Есть среди них члены ОНК? Конечно, есть, и неплохие. Если они что-то нарушили, придумали, наврали, то есть много способов их за это наказать. Значит, они ничего не нарушают, если их пытаются выбить из ОНК таким путем. Родственников заключенных среди членов ОНК, наверное, процентов 10, однако они активны, мотивированны, профессиональны и — что важно — добросовестны. Тех, кто хотел бы, чтобы в зону шла тоннами наркота, или чтобы там царил беспредел, или чтобы воры в законе рулили зоной, среди членов ОНК нет. У них — иные способы действий, иные союзники и иные пути. Они обходятся без ОНК. Очень многое из того, что ожидалось, в проект не попало. К примеру, нет в проекте ни права на посещение конвойных помещений судов (а на них поступают сотни жалоб), ни наделения правами субъекта общественного контроля Совета при Президенте России. В условиях отсутствия федеральной ОНК такой шаг был бы очень важен. И нужен.
Похоже, что 2 года общество ждало зря. То, что выплыло из недр правительства, совершенно точно не поможет ни общественному контролю, ни российской полиции, ни отечественной уголовно-исполнительной системе.
Источник
